Чешский лингвист Доланова: будем предельно деликатными

Борис Тух

Об этом лингвистка из легендарного пражского Карлова университета, доктор философии Ладислава Доланова рассказал «Столице», когда принимала участие в Таллинне на международных курсах повышения квалификации преподавателей русского языка, проводившихся языковым центром Multilingua.

– Как обстоят сейчас, на фоне войны в Украине, дела с русским языком в Чехии?

- Это сложный вопрос. Моя работа имеет свою специфику, я преподаю в языковом центре при философском факультете Карлова университета. Моим студентам нужно сдать два экзамена: владение языком на категорию В2 – академическое чтение – т. е. чтение текстов по специальности. На втором экзамене важнее прочесть и понять текст на иностранном языке; разговорная речь с них не требуется.

В нашем центре учатся и сдают экзамены взрослые люди, уже получившие высшее образование, но для карьерного роста и повышения зарплаты им нужно владеть иностранным языком. По их выбору.

Экзамен по русскому очень часто выбирают люди в возрасте 50+, которые по разным причинам начинают изучать другую специальность. Повышать квалификацию. Им нужен иностранный язык, любой. Но никакого, кроме русского они не знают, а русский помнят, т. к. учили его в школе. Это одна группа. Вторая группа – те, кого русский язык интересует сам про себе. Как средство общения – если будут посещать страны, образовавшиеся после распада СССР, то русский им понадобится. Сюда же отнесу тех, кому русский язык нужен в связи с их профессиональной деятельностью. Например, у меня был студент – археолог, который занимается этногенезом славян. Он объяснил, что русский ему необходим, т. к. его здешние коллеги читают международные публикации по этой теме на английском, а в его специальности чрезвычайно важны работы российских ученых, и он хочет читать их в оригинале.

Наш факультет объединяет такие дисциплины, как археология, история, политология, социология – очень много. Студенты приходят со своими текстами по специальности. Мне всегда интересно, когда я принимаю экзамены у них, то узнаю многое.

Отторжение и любовь

– Ладислава, а как у вас самой сложился интерес к русскому языку, ставший не только увлечением, но профессией? Вы родились восемью годами позднее «Пражской весны», попытки лидеров Чехословацкой Республики создать «социализм с человеческим лицом», уничтоженной вводом советских войск. Но память о 68-м годе ведь передавалась от взрослых?

- Я родом из юго-западной Чехии, из горного Шумавского края. Это еще не Судеты, но там все издавна знали немецкий язык, и родители заставляли меня учить немецкий язык, но в итоге я его разлюбила. Потому что заставляли. Меня и русский язык в школе заставляли учить. И я тогда его не учила.

– Вы пошли в школу…

- В 82-м году.  Когда началась бархатная революция, в 89-м, я была в восьмом классе. В основной школе, до 8-го класса включительно, мы обязаны были учить русский язык, а в гимназии я не хотела учить – не любила его. Испытывала отторжение. Но там были две группы иностранных языков, в каждой по два: английский и немецкий, английский и русский. В англо-русской группе было мало учащихся, и меня просто втолкнули в нее. Но у нас был хороший учитель, чех, который побывал на стажировке в Волгограде; он рассказывал нам очень забавные истории. Например, о том, как в то время в российской глубинке люди пытались достать колбасы на Новый год, с какими приключениями это было связано. Через такие рассказы я полюбила русский язык.

– Я правильно понял, что в юности, которая пришлась на время бархатной революции, для вас освобождение от коммунистического режима отождествлялось с освобождением от русского языка?

- Да, но благодаря нашему преподавателю я постепенно стала чувствовать, что язык, культура не несут ответственности за правящий режим.

– Тем более, что из уст предводителей этого режима, что тогда, что сейчас, русский звучит ужасно. Вульгарно.

- Да. Я сейчас вижу, что «уличный» и «фейсбучный» русский язык сильно изменился, если сравнить с тем, что мы 25 лет назад изучали в университете. А в 94-м году, когда я закончила гимназию, моими любимыми дисциплинами были география и русский. Выпускные экзамены мы сдавали по трем предметам: чешский язык был обязательным, два предмета – на выбор. Я выбрала географию и русский.

В борьбе за место под солнцем взрослеешь

– 94-й год! Романтическое время. Президент Чехии – Вацлав Гавел, диссидент, писатель…

- В Праге – романтическое. Но я жила в маленьком городе Сушице в горах Шумавы. Потом поступила на педагогический факультет Пльзенского университета, чтобы стать преподавателем чешского и русского. На 5-м курсе я продлила учебу на год, чтобы пройти стажировку в Институте Пушкина. Это такой институт, в котором учится много иностранных студентов, и преподаватели русского языка приезжают повышать квалификацию. Там я познакомилась с коллегами из разных стран, и мне потом захотелось вернуться в Москву. И мне удалось этого добиться. Меня, совсем молодую выпускницу университета, пригласили в лекторат МГУ, я преподавала чешский на факультете иностранных языков, он назывался ФИЯ.

Мне очень нравилось работать со студентами, которые изучали чешский язык. Но, честно скажу, мне не удалось полюбить Москву. Огромнейший город, где люди на улицах не улыбаются друг другу. В толпе прокладывают путь, отталкивая друг друга. Я не только об уличном движении говорю, но и о борьбе за место под солнцем. За все надо бороться. Когда все локтями расталкивают других.

– Не думайте, что это только в Москве. У нас в Таллинне уличное движение спокойное, хотя теперь, когда весь город перекопан, люди тоже раздражены. А нечестно распихивать конкурентов – это и у нас сплошь да рядом.

- Верю, хотя у нас как-то все честнее. Но с другой стороны… Я приехала такой тихой девочкой, которая слушалась старших, мне как-то не приходилось до этого жестко постоять за себя. Я, наверное, повзрослела, стала самостоятельной. Благодаря Москве я очень сильно продвинулась в своем жизненном пути. И мне хотелось вернуться в Москву – не в толпу на улицах, а к людям, которые стали мне близки, в академическую обстановку.

Личный кризис наступил после Крыма

– Сейчас в Чехии отношение к России и русским заметно изменилось?

- Я очень много об этом думаю. Для меня личный кризис наступил в 2014 году, после Крыма. Я думала тогда, что брошу свою работу. Не стану связывать свою жизнь с русским языком. Меня это очень расстроило. Я действительно не раз задавала себе вопрос, хочу ли я продвигать русскую культуру в Чехии, если это язык, который связан с путинским режимом, но со временем все как-то устаканилось. Я сумела перебороть терзавшие меня внутренние противоречия. И почувствовала, что есть русский язык, русская литература: Чехов, Толстой, – и они отделены огромной нравственной и эстетической дистанцией от путинского режима, не имеют с ним общего.

После начала войны в Украине у меня такого не было. Напротив, я узнала, что благодаря русскому языку могу помогать украинцам-беженцам, которые говорят на русском языке.

– Каким образом?

- Я предлагала на кафедре чешского языка помочь преподавать чешский язык украинцам. Но тут было и без меня много желающих. Зато я могла помочь в быту с переводом, с адаптацией. В школе моих детей организовался украинский класс. И я приходила туда и говорила с ними. Потому что им было тяжело. В начале они все 15 были в одном классе, потом их распределили по разным классам, чтобы они учились на чешском языке. Чтобы адаптировались. Им очень сложно.

И знаете, в этой работе я многое почерпнула у русского педагога Димы Зицера, который разработал методику «Любить нельзя воспитывать». Все зависит от того, где мы поставим запятую. Я не знаю, где он сейчас работает. Раньше работал в России, вел эфир на «Маяке», но ушел, так как очень критически относится к политике российских властей. И сейчас выступает в эфире. Очень много звонят ему родители из украинских семей, которые уехали в Италию, Англию, Польшу и т. д., у них большая проблема с адаптацией. Дети не хотят учиться, не хотят делать «домашки», слишком много они пережили за последний год. Дима говорит, плюньте на «домашки», главное, чтобы им хотелось идти в школу, где к ним хорошо относятся. Чтобы у них была какая-то тусовка.

Еще я скажу, что в Чехии очень многие состоятельные люди и публичные деятели предлагали беженцам свое жилье. Моя коллега виллу, которую получила в наследство, отдала беженцам. Многие помогли деньгами.  

– Отношение к русским в чешском обществе изменилось?

- Увы, да. Хотя у себя в университете я этого не ощущаю. Наши преподаватели с самого начала постановили так: мы понимаем, что в одной группе могут быть украинцы с русскими. Они общаются. Через неделю после начала войны я подменила коллегу в ее группе университетских языковых курсах, в которой три студента были русские, два украинца и казах. Для меня был огромный вопрос, говорить ли с ними о войне? В итоге я спросила: «Вы хотите поговорить о том, что произошло?». Они не захотели. Они сказали: «Мы все знаем, как это страшно!». Один русский парень признался: «Моя семья в России, со мной не разговаривает. Потому что я осуждаю войну, а они поддерживают». Это же тоже трагедия.

В университете к русским студентам отношение не плохое.

Но в обществе я чувствую, даже среди моих знакомых, что их уже это немного раздражает. В Праге везде слышен русский язык, но чехи обращают внимание, что русскоязычные очень заметно отличаются в толпе, они шумные и ведут себя как-то иначе. И это беспокоит.

– Давайте сменим тему. Какое впечатление произвели на вас курсы в Таллинне?

- У нас была интернациональная группа. Чехи, словаки, венгры, по одному человеку из Италии и Испании. Все занятия были полезны, но самым ярким впечатлением стал визит в Русский музей. На «русское чаепитие», которое вела педагог-дизайнер музея Ирина Криворукова. Я думаю, что это был лучший урок с точки зрения методики. Это было прекрасно построено. Ирина строила занятие, обогащая наш словарный запас, закрепляла материал с помощью викторины. А потом мы пили чай и задушевно беседовали.

Наверное, вот такие беседы, когда люди могут искренне говорить о том, что их волнует, ценность, которую надо сохранять в любой ситуации. И еще: я убеждена, что именно сейчас надо быть предельно деликатными и терпимыми друг к другу. Иначе не сохранить в себе человеческое.